Сорок лет Клубу, которого вроде бы нет и который вместе с тем жив. Жив, потому что до сих пор хранит тепло сердец, то братство, то единство, которое родилось в Клубе.
Меня спрашивают часто — особенно люди, которые совсем не знают клубного движения: «А как так может получиться, что спустя столько лет общественная организация, даже можно сказать самодеятельная, не имевшая никогда никаких спонсоров, как теперь говорят, больше того, живущая просто на одном голом энтузиазме, — как это может быть, чтобы спустя столько лет она собрала зал?» Я думала над этим секретом. Мне кажется, он — в возможности выхода своего творчества, своей самостоятельности и самодеятельности.
Наш Клуб, как, в сущности, и все клубные движения в стране, родился вовремя. В те самые «оттепельные» годы, которые родили многие надежды. Сейчас стало модным относиться скептически к «шестидесятникам». Они, мол, пустые
мечтатели, романтики. Всё едут и едут «за туманом и за запахом тайги». И наш Клуб вроде родился из сказок Грина. Но я не позволю себе согласиться с этими критиканами. Не будь 60-х с их напором мечты о свободе, с их жаждой не только открыть для себя в искусстве новые миры, но и сбросить тиранию, сковывающую мысли и чувства, не было бы сегодняшнего дня. Клуб дал выход этим возможностям. И он совсем не был только образами и мечтаниями. Я приведу только три примера
того, что оставили мы на Земле после себя. Хотя этих примеров могло бы быть значительно больше.
Город Феодосия и Старый Крым, два музея Александра Степановича Грина и памятник писателю. Вы скажете: «Но ведь это сделали взрослые люди». Да, но начали — мы. Придумали, мечтали, поднимали общественное мнение, писали в газеты и журналы — мы. Представьте себе, это было так! И это совсем не было детской игрой.
Другой пример. Мясной Бор под Ленинградом, страшная
Долина Смерти. Тридцать тысяч не похороненных людей. Замечательный человек, путевой обходчик Николай Иванович Орлов один пытался привлечь к этому общественное внимание. Старшие ребята знают: каждый год поисковые группы вместе с Николаем Ивановичем Орловым отправлялись в Долину Смерти. Мы помогали обрести имя людям, лежавшим там безвестно, погибшим в годы Отечественной. Мы искали могилу Всеволода Багрицкого, сына поэта Эдуарда Багрицкого. И он сам был замечательным, обещающим молодым поэтом. Мы нашли его. Мы помогли ему обрести — он имел на это право — собственный памятник.
А вот уж совсем «из другой оперы». Когда-то на Мойке — теперь это уже ребята 1969 года выпуска — придумали поэтические вторники. Ведь посмотрите, сколько лет прошло, и школа переезжала, а поэтические вторники живут. Ибо настоящее слово — это всегда дело. Это ещё в Библии было сказано. Повторяю, это только три примера.
Наверно потому, что для нас интерес к искусству, интерес к поэзии, живописи, музыке был всегда ещё и отражением желания переустроить жизнь, к нам очень серьёзно относились писатели и деятели искусства. Ведь это к нам впервые пришёл поделиться своими воспоминаниями, тогда ещё не напечатанными, Всеволод Александрович Рождественский. Это он свёл нас с Маршаком, и для нас была открыта его квартира. И тогда, когда он был жив, и после смерти поэта туда приходил его сын
и встречался с нами. Сын его — физик — был редактором академического издания Маршака. А вспомните Театр на Таганке,
в который было не попасть. А ведь Любимов1 в школьные каникулы оставлял нашей походной группе ежедневно 25 контрамарок. А Копелев, который водил нас по Переделкину? А вдова Паустовского, которая, конечно, не пускала в дом экскурсионные группы? И первый раз провела экскурсию по осиротевшему дому для нас, пришедших проститься с замечательным писателем. Можно перечислять, и наверно, сегодня об этом скажут. Это и есть серьёзность замечательной радости и игры одновременно — под именем Клуб. Через наш Клуб прошло более пятисот человек. А наши открытые пятницы собирали огромное количество людей. И я могу только пожелать нынешним учащимся 239-й создать свой Клуб. Не важно, как он будет называться. У нас он назывался «Алые паруса», потому что только что впервые напечатали Грина, потому что символ Алых парусов для нас был обещанием преодоления тревоги.
«Алые паруса… Наверное, каждому снились они. Наверно,
каждый мысленно стоял у штурвала алого фрегата, вспоминая гриновскую сказку. И для того, чтобы она не умирала, вселяя в сердца людей большую, настоящую тревогу, мы создали наш Клуб». Это из Манифеста. Его писали самые первые члены
Клуба — девочки Рождественские, в частности.

Я не знаю, как будет называться ваш Клуб. Но он нужен. Я не знаю другой организации, которая дала бы выход творчеству, самодеятельности, фантазии и которая бы так собрала вместе, соединила, помогла бы по-братски полюбить друг друга, увидеть красоту друг друга, как это делает Клуб.
Сегодня вы, ребята, конечно, вспомните, помянете тех, кто
никогда не сможет прийти на наш праздник. К сожалению, список этот становится большим. Но можете не сомневаться, что все те, кто разбросан сейчас по разным странам и континентам, сегодня, как и я, наденут праздничные одежды, соберутся за столом, если их будет несколько, или в одиночку, поднимут бокал вина, будут сердцем с вами, с нашей Alma Mater.
Что я могу сказать вам ещё? Наверное, то, что любое поэтическое или серьёзное дело любит шутку. Я думаю, что сегодня прозвучит в разных концах Земли песенка, которую придумали на 25-летие Клуба. Помните:
Как дуб, как дуб,
Вечно будет жить наш Клуб.
Как дуб, как дуб,
Крепок наш любимый Клуб!
Он крепок единством, он крепок братством. И закончить мне поэтому хочется словами, как будто для нас написанными нашим великим поэтом:
«Друзья мои, прекрасен наш союз.
Он, как душа, неразделим и вечен…»
Вы сегодня будете петь гимн Клуба. Считайте, что и я пою вместе с вами.
Видеообращение записано в г. Кёльне, Германия
Ноябрь 2001